Медный король - Страница 92

Он вспомнил необычайную легкость и ясность. И ощущение, что он стал больше самого себя – мудрее и сильнее. Светлее. Это было, как глоток воды: невнятное желание, так долго мучившее его, наконец-то осуществилось…

– Развияр, о чем ты думаешь?

Он чуть сдвинул брови. Впервые с того момента, как была принесена в жертву книга о путешествии на Осий Нос, это знакомое невнятное желание коснулось его – краешком.

Он принес Медному королю в жертву деревянную белку-сундучок с двумя черными прядями – Развияра-младенца и матери. Самую дорогую вещь для отца, единственную память о доме и семье. Тогда Развияру показалось, что сверху бьет столб света, он увидел четко каждый лист, каждую травинку и каждый камень. Что изменилось в нем внутри?

Всякой раз, принося жертву, он будто просыпался. Будто таяла льдинка, отгораживавшая свет, и то, что прежде было незаметно, непонятно, неопределенно, становилось ясным, как вот эти линии на ладонях.

– Развияр?

Голос Лукса напомнил ему о властелине. Чего он хотел? Чего ждал от Медного короля, когда замок заваливался, готовый рухнуть, половина защитников погибла и иссякли ручьи в горах?

– Развияр, – сказала Яска. – Я могла бы попытаться… С ветром.

– Попутный ветер? – он сразу понял. – Это тебе по силам?

– Лукс прав, – она покосилась на зверуина. – Там, во внутреннем море, хорошо… Красивые острова… И там нас наверняка не станут искать. Они думают, мы побоимся пробираться так глубоко в Империю.

Развияр не был так в этом уверен, но спорить пока не стал.

* * *

Ремыш прохаживался по плоту, уперши руки в бока.

Погода, слава Императору, наладилась: волны стихли, а ветер, хоть и не очень сильный, почти всегда держался попутным. Команда понемногу распускалась от безделья. Мимо тянулись все те же каменистые берега, плотогоны играли «в щелчки», и гекса то выигрывал все у всех, то спускал весь выигрыш за один круг. Эти игры с судьбой приводили плотогонов в восторг: у гекса хватало мужества пережить проигрыш без отчаяния, он снова садился играть и снова выигрывал, и снова спускал все.

Мастер-плотогон не разделял общего настроения команды: ему, как и Ремышу, не нравился пассажир. По мере возможности он нагружал своих людей работой, которая отвлекала их от игры и болтовни, но ветер держался попутный, ставить в таких условиях колесо было глупостью, а другого занятия для целой команды на плоту не находилось.

Пассажир особенно крепко сошелся с двумя плотогонами: молодым, впервые вышедшим в рейс, родом, кажется, из окрестностей порта Фер, и пожилым, бывалым моряком, прежде ходившим на парусном судне и за какие-то прегрешения списанным на берег. Ремыш часто видел, как они беседуют, отделившись от общего круга: молодой выглядел польщенным, что гекса так по-дружески с ним разговаривает. Пожилой часто задумывался, чесал редкую бороду, иногда видимо удивлялся – но слушал пассажира, как равного, порой даже как старшего – уважительно.

Они прошли больше половины пути до пролива, когда из-за тучи вынырнули три крыламы. Птицы описали круг, потом второй – ниже, потом третий. Их крылья подняли такой ураган, что редкие волосы Ремыша зашевелились, будто сухая трава, и торговец всей кожей ощутил множество направленных с неба стрел.

Ремыш огляделся. Команда была вся на ногах, плотогоны стояли, задрав головы – кто-то глазел, умирая от любопытства, кто-то явственно беспокоился. Что могло заинтересовать имперский патруль на обыкновенном плоту торговца древесиной, который виден сверху целиком, будто на ладони?

Ремыш вспомнил о пассажирах. Неуклюжая палатка, к которой любила прятаться женщина, трепетала на ветру, взмахивала краями одеял, будто тоже хотела взлететь. Где они? Где проклятый гекса, где зверуин, Шуу его раздери?!

Одна из крылам опустилась так низко, что крыло ее чиркнуло по воде. Ремыш видел ее перепончатые лапы, прижатые к животу, ее сложную сбрую; птица развернулась, Ремыш увидел трех стражников в серебристо-черной броне и вдруг вспомнил, где он видел такую же – на гекса!

Ремыш разинул рот, не то задыхаясь, не то пытаясь крикнуть. В этот момент крылама взмыла, присоединилась к двум другим, патруль описал последний круг и взял курс на восток.

* * *

– Они улетели. Ты слышишь?!

Развияр рывком откинул одеяло. Рядом, в трех шагах, стоял торговец Ремыш с глазами большими и круглыми, как яйца шлепунов. При виде Развияра он отшатнулся.

– Что случилось, хозяин? – спросил Развияр так мягко, как мог.

Ремыш сглотнул:

– Патруль…

– Да, мы видели. Им нет до вас дела.

– Но вы… Где вы были?!

– Где же нам быть, – Развияр улыбнулся. – Под этим одеялом… Нас разморило. Мы отдыхали.

Ремыш с огромным подозрением глянул на Лукса, потом на Яску, которая все так же лежала, скорчившись, вытирая капельки крови под носом.

– Глаза мои ослепли, что ли, – пробормотал торговец.

– Бывает, – посочувствовал Развияр.

Ремыш покосился на него и ушел на середину плота, к колесу. Развияр проводил его взглядом; Лукс сидел рядом с Яской, обнимая ее, гладя по волосам, и она не отстранялась.

– Молодец, – шептал Лукс. – Вовек не забуду… Уже который раз ты нас спасаешь… Ясочка моя светлая, спасение мое…

Развияр протянул ей флягу. Яска напилась, вздохнула, тыльной стороной ладони размазала воду и кровь на подбородке:

– Я больше не могу держать ветер. Устала.

* * *

Напрасно, ох напрасно Ремыш воспрял духом. В одну ночь погода вдруг поменялась: снова поднялись волны, и попутный ветер обернулся встречным. Плотогоны выбивались из сил в колесе, но все их труды шли на то, чтобы удержать плот на месте: его сносило назад. Ремыш уговаривал подналечь еще чуть-чуть, поработать колесом, пока ветер уляжется. Но силы кончились, а ветер окреп. Плот стало сносить назад.